Откуда-то из глубины, стремительно, словно рыба-пила, прорвалось к поверхности желание пробить идеальную скорлупу. Поговорил и все? Я не успела сдержать импульсивный порыв, слова вырвались наружу быстрее, чем их запретил произносить здравый смысл:
— Жаль, что ты не можешь остаться. Я понимаю, импотенция.
Вот. Это. Был. Взгляд.
Он молчал, прищурившись, а губы холодно улыбались. Глаза крепко держали на стальном крючке, оставалось лишь корчиться и извиваться, не имея способности соскользнуть. Меня распяли на невидимом кресте…. Привязали руки к спинке воображаемой кровати….
«Я бы скрутил тебя кольцом, — говорили эти глаза. — И трахнул бы так, чтобы никогда в жизни ты не посмела больше произнести подобной фразы».
На прощанье он улыбнулся.
Ласково, почти тепло, почти простив. Лишь едва заметный холодок в глубине глаз говорил, что однажды я заплачу по счетам. И оплата будет приниматься неторопливо, с большим наслаждением.
Дверь захлопнулась. Шум отъехавшей машины, два пустых бокала на столе. Ощущение мятых простыней, обессилевшего от страсти тела и запах секса, пропитавший все вокруг.
Я медленно закрыла глаза, чувствуя размеренную пульсацию между ног.
«Поздравляю, Бернарда. Тебя только что отымели не прикасаясь».
Дрейк улыбался.
Машина бесшумно неслась по ночной улице, снег освежил и очистил пейзаж, скрыв темные пятна. Снег сделал мир таким же невинным, как глаза Бернарды, на дне которых горел вызов.
Вызов…. Вкус, сила, доминирование, склонение, победа, стон побежденного, сдавшегося…. Сдавшейся. Ему нравилось — она умела бороться. И научится еще лучше.
«Импотент».
Руки спокойно лежали на руле, на губах застыла странная улыбка. Все те картины, что в это мгновенье проносились перед его глазами, она бы не хотела видеть, нет.
«Импотент».
Хорошее слово. Хороший удар. Долго платить.
Штаны Начальника растягивала мощная тугая эрекция.
Воздух вперед не пускал, упирался плотным полем, желе, невидимой массой. Нет, не ветер — воздух! Кровь шумела в ушах, отдаваясь боем барабанов, тело молило о пощаде, но я, собрав последние силы, толкала его вперед.
Ногу на землю, на нее вес, двинуть корпус, протолкнуть вторую ногу через эту субстанцию, поставить ее на землю, перенести вес….
Влажные волосы налипли на лоб, спортивная майка сделалась мокрой, льнула к спине, пот, выделяясь литрами, продолжал течь по шее, рукам, промежности. Я была мошкой, старающейся пробиться сквозь смолу, пчелой в банке с медом, застывшей в янтаре песчинкой. Злой, вымотанной, обессилившей за какие-то несколько минут.
— Не могу! Не могу больше!
— Можешь, — хлесткий ответ начальника. — Вперед!
Это был маленький закрытый спортивный зал. Размеченная линиями серая дорожка шла вдоль стен, плавно поворачивала в углах и снова тянулась ненавистной бесконечной лентой дальше. Длина ее была короче той, что когда-то была перед школой на стадионе, наверное, раз в десять, но бежать вперед было попросту невозможно.
«Какой там вперед….»
Что-то в атмосфере зала было неправильно. Воздух, с виду прозрачный, на деле являлся липким, склеенным, как сваренная на капле воды овсянка, и совершенно не желал сдавать очередного метра без боя. Да какого там боя! Для невидимый плотной массы это была игра «залепи очередную муху», а я для меня — борьба не на жизнь, а на смерть.
Горло горело, тело судорожно пыталось сделать новый рывок, непрерывно накатывала злость, ядовитые пары которой обессиливали еще больше. В какой-то момент я сдалась и махнула руками.
— Не могу!
Из больших окон, находившихся высоко под потолком, лился утренний свет.
Дрейк, одетый в серебристую форму, спокойно, без раздражения посмотрел на секундомер в руке, потом на меня.
— Как раз после того момента, когда ты говоришь себе «не могу», и можно выяснить то, что ты по-настоящему можешь, Бернарда. Сосредоточься на воле и на собственном теле. На том, как пульсирует в каждой клетке кровь, как прогоняет ее с каждым толчком сердце. Концентрируйся не на сопротивлении, а только на себе и на каждом шаге. На себе, поняла?
Я попробовала снова. Навалилась на невидимую преграду, кое-как проталкиваясь в воздухе-желе, уже не впервые вспоминая сны, в которых вот так же хотелось быстро бежать, но движения выходили медленными, ленивыми, через силу. Только здесь был не сон — здесь спортзал, странная атмосфера которого не пропускает вперед.
Голова работала с трудом, всю энергию забирали звенящие от напряжения мышцы. Тут нужно не телесное усилие…. Что-то еще….
«Я бегу легко…. Ничто не стесняет моих движений…. Легко и просто…. Сопротивления нет….»
Еще шаг, локти медленно описывают дугу, колено сгибается, кажется или нет — скорость чуть выросла.
«Есть сердце, есть легкие, руки-ноги — единая система, которая слаженно работает….»
Еще шаг, другой. Пот стекает ручьями.
«Сопротивления нет…. Есть только я…. ничего вокруг нет. Есть я…. вперед. Это легко….»
И я побежала. В какой-то момент плюнула на эту невидимую склеивающую паутину и побежала. Поначалу медленно, как утомившийся после пятидесятикилометровой дистанции марафонист, затем быстрее и еще быстрее, не обращая внимания на внешние факторы, слушая только шум крови в ушах и собственное дыхание, глушащее все вокруг. Бум-бум-бум — подошвы наступали на дорожку, чтобы тут же снова оттолкнуться, чтобы отвоевать у пространства еще один метр, протолкнуть через него упертое тело, подгоняемое сконцентрировавшимся на победе разумом.