Дрейк - Страница 47

А все потому, что наконец-то сумела осознать одну вещь — время в том мире не идет! Точнее не так…. Оно перестает идти в нашем мире, когда я перемещаюсь в Нордейл! Вот как!

Прежде чем я окончательно уверовала в эту теорию, пришлось сделать многократные проверки, но все они подтвердили тот факт, что, во сколько бы мое бренное тело ни исчезало, возвращалась оно домой всегда в точно ту же минуту, которую перед прыжком на наручных часах засекали глаза.

То есть прыгни я в восемь ноль одну, прогуляй по Нордейлу хоть пять часов, а вернуться получится обязательно в то же самое время — восемь ноль одну. И куда уходили эти пять часов, и как вся эта система со временем работала, мне было не ясно.

Однако радости это не уменьшало.

Сначала, было, в голову пришла мысль, что время в прыжках вообще перестает идти, но первое же перемещение в Европу указало на всю ветхость этого предположения. Да и предыдущие практики всегда доказывали обратное. Куда бы ни ступила моя нога в пределах родной планеты, часы никогда не зависали, продолжая нагло и вызывающе тикать, несмотря на мой полный надежды взгляд. Но стоило им оказаться в осеннем парке возле фонтана или на центральной площади Нордейла, как их тут же клинило намертво, и эта временная «смерть» неизменно вызывала на моем лице ехидную усмешку и желание сплясать прямо на улице. Думаю, что спляши я на самом деле, прохожие не стали бы коситься с упреком, скорее поделились бы улыбками, разделив непонятный им восторг незнакомки. Таким уж был этот новый мир. Каким-то другим.

Так или иначе, сделанное открытие окрыляло, позволяя больше не заботиться о том, что моим отсутствием кто-то обеспокоится. Потому как этого самого «отсутствия» для других не существовало вовсе.

Конечно, это касалось только прыжков в другой мир. Мысль о другом мире, подобно листу, упавшему в пруд и медленно опустившемуся на илистое дно, к этому моменту окончательно утрамбовалась и прижилась в глубинах сознания, но это не тяготило. Путешествовать «локально» (это слово звучало помпезно и вычурно даже для меня) все равно желания не возникало. А виной всему было неотступно следующее по пятам чувство одиночества. Казалось бы, людей много, мест много, а все не то и не там. Не хотелось больше Европы, не хотелось Штатов. Не хотелось райских уголков с синем морем и белыми пляжами, а хотелось куда-то далеко, куда постоянно тянулась душа, куда с томным взором смотрело сердце, туда, где всегда возникало чувство покоя и умиротворения. В мир, в тот самый мир, который Дрейк назвал миром Уровней.

Иногда я задумывалась, почему так часто наведываюсь туда, сижу на ночных крышах, как Малыш или Карлсон, глядя, как зажигаются вечерние огни Нордейла (даже родной для Астрид Линдгрен Стокгольм такого чувства не давал), смотрю в ночное небо и мне хорошо. Просто так, беспричинно хорошо. Сидеть и вглядываться в укрытые синевой дали, где горят многочисленные огни, ходят люди и ездят машины, вдыхать аромат асфальта и домов, смешанный с запахом местной растительности, слушать далекие звуки дорог. Почему здесь? Почему не в одном из городов родной планеты, где все привычно и знакомо?

Ответа я дать не могла. Только каждый вечер, закончив работу и накормив кота, я приходила сюда, чтобы скоротать лишние несуществующие пару часов, зная, что могу вернуться домой когда угодно, и ничего не изменится.

От этого знания было спокойно, и возникало внутри великолепное чувство — наконец-то никуда не нужно торопиться! Это как груз с плеч. Просто посидеть. Для себя.

Плыли по небу облака, перемигивались над городом ранние звезды, а проблемы уходили далеко-далеко…. А здесь перед моим взором расстилался город будущего. Город «моего» будущего. Так я его теперь называла.

И пусть я не знала, как именно, но точно знала, что с этим местом будет еще многое связано. И это многое обязательно придет, сегодня или завтра, а, может, через месяц…. Ведь если я буду терпеливой, то Вселенная обязательно укажет мне правильную дорогу. Нужно просто помолчать в тишине и получше прислушаться. Что я и делала.

* * *

А дома не обошлось и без экспериментов над собственным ртом.

Все хотелось знать, правда ли Дрейк смог наложить невидимый запрет? Пару раз я подлавливала маму, когда та не была особенно занята, вдохновенно открывала рот, чтобы поведать ей о недавних приключениях (даже если бы и получилось, то свела бы все к шутке и дело с концом), да вот только не выходило.

Стоило настроиться на нужную тему, то есть путешествия по своему миру и заглядыванию в чужой, как челюсти намертво замыкало, а язык прирастал к небу и становился похож на мокрую дохлую рыбу, непонятно как оказавшуюся у меня во рту.

Мать ловила выражение полной растерянности на моем лице и спрашивала:

— Дин, ты чего?

А я начинала безудержно смеяться.

Почему-то жутко смешила собственная «неспособность» выговорить слова. Это не пугало, а по-детски веселило. А раз смеялась я, то смеялась и мама. И тема, которую я так усиленно пыталась поднять, тихонько растворялась сама собой, так и не начавшись. Отсмеявшись, я незаметно подмигивала в потолок, салютуя «дяде Дрейку» за качественно наложенный запрет. Смог ведь! И не соврал, чтобы напугать, а действительно сделал. Хитрец инопланетный!

Бывало, лежа в постели, я пыталась рассказывать про «путешествия» темной комнате, но выходило неразборчивое мычание, от которого повело бы даже корову, а человеку напомнило бы разве что глухонемого, просящегося в туалет.

Тогда после тщетных усилий я четко выговаривала в потолок «Черт бы тебя подрал!» (то ли надеясь, что «он» меня услышит, а, может, как раз надеясь, что «не» услышит),+ после чего мирно засыпала.